С качеством знаний – тушите свет

 Битва при Молодях: историческая реконструкция

Фото: РИА Новости

О значении битвы при Молодях, вкладе в науку Бориса Акунина и неоднозначном историке

Прошлое отражается в настоящем, становится фактором политики. И сегодня экспертиза учёного-историка выглядит порой актуальнее аналитики политолога или социолога. Евгений Спицын, историк и педагог, отвечает на вопросы «ЛГ».

– Расскажите, в чём значимость битвы при Молодях? Её в последние недели бурно обсуждают.

– К большому сожалению, у нас стало модным делать сенсации на историческом материале, походя лягая профессиональных историков, которые, дескать, вновь скрыли от народа истинную правду. Такая «петрушка» нынче приключилась и с Молодинской битвой 1572 года, о которой в принципе знал каждый советский школьник, поскольку из тогдашних учебников как «Отче наш» мы знали, что именно после этой битвы Иван Грозный отменил опричнину. Более того, об этом сражении писали многие крупные советские историки, в том числе профессора В.И. Буганов, Р.Г. Скрынников, В.В. Каргалов, а совсем недавно вышла книга профессора В.В. Пенского «Иван Грозный и Девлет-Гирей». Если говорить по существу, то действительно многодневное сражение при Молодях и победа на этом ратном поле имели крайне важное значение для Московского царства. Дело в том, что за год до этой битвы, пользуясь тем, что значительная часть русской поместной конницы и стрельцов пребывала на Ливонском фронте, крымский хан Девлет-Гирей совершил опустошительный набег на Москву и сжёг её практически дотла, уцелел лишь Московский Кремль. На следующий год он решил закрепить достигнутый успех и вновь с огромным вой­ском в 60 тыс. сабель Муравским шляхом двинулся на Москву. Новый разгром Москвы грозил ей как минимум утерей недавно присоединённого Поволжья, т.е. территорий Казанского и Астраханского ханств, возможным восстановлением каких-то даннических отношений времён Золотой Орды и прочими напастями. Поэтому на сей раз Иван Грозный очень серьёзно подошёл к отражению нового набега объединённой крымско-ногайско-османской орды и объединил опричную и земскую рать под началом героя «казанского взятия» первого воеводы Большого полка князя Михаила Ивановича Воротынского. И несмотря на то что объединённая русская рать в 23–25 тысяч серьёзно уступала крымско-османской орде, противник был повержен. Сначала, 29 июля 1572 года, его арьергард близ Молодей был полностью разбит вторым воеводой Передового полка князем Дмитрием Хворостининым. А затем, ложным отступлением заманив ордынцев на стены гуляй-города под пушечный и пищальный огонь Большого полка, молодой и талантливый воевода вынудил его в течение двух дней безуспешно штурмовать непреступные стены этого самого «города». Наконец, на третий день битвы, 2 августа 1572 года, полки князей М.И. Воротынского, Д.И. Хворостинина, А.П. Хованского, И.П. Шуйского и других воевод одновременно ударили в «лицо» и в тыл неприятельской армии, которая, потеряв пленённого главнокомандующего Дивей-мурзу, в панике бежала с поля боя. Это было реально паническое бегство, поскольку из 27 тыс. погибших крымцев, ногайцев и янычар почти половина утонула в Оке.

После провального похода на Москву гегемонистским планам Стамбула и Бахчисарая был положен конец, а крупномасштабные набеги крымских татар и ногайцев, происходившие с постоянной регулярностью в 1550–1560-х гг., прекратились почти на 20 лет, вплоть до 1591 года, до похода Газы-Гирея, который, кстати, тоже закончился полным разгромом. Кроме того, надо понимать, что единое Русское государство не только сохранило свою независимость, но и существенно расширило свои границы на юг и начало освоение Дикого поля, где уже при Фёдоре Иоанновиче были заложены Воронеж, Елец и другие города и крепостицы.

– Почему это знаковое событие осталось на «обочине» истории?

– В нашей историографии, начиная ещё с Николая Михайловича Карамзина, в общественном сознании да и в историографии сложился довольно неприглядный, даже демонический образ Ивана Грозного, он стал своеобразной жертвой знаменитой карамзинской концепции «двух Иванов», где эпоха опричнины рисовалась исключительно чёрными красками. Отсюда и такое отношение к Молодинской битве, которая как раз пришлась на эту эпоху. То есть предысторию и историю самой битвы, конечно, всегда изучали, но возводить её в ранг крупного и важного события русской военной истории не стремились именно по конъюнктурно-политическим соображениям. Но в народной памяти эта битва была жива. Достаточно вспомнить, что в знаменитой комедии Леонида Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию» звучат строки из этой песни: «А не силная туча затучилася, а не силнии громы грянули: куде едет собака крымской царь?»

– Как вы полагаете, насколько решена сегодня в России задача популяризации исторических знаний? Если зайти в книжный магазин и посмотреть на полки, можно сделать вывод, что главный оте­чественный историк у нас – Борис Акунин.

– Вы знаете, меня гораздо больше беспокоит не сама популяризация исторических знаний, с чем, в общем-то, особых проблем нет, а качество этих знаний и направления этой популяризации. А вот здесь, честно говоря, просто «тушите свет». Ведь раньше популярная история в сочинениях того же А. Дюма или, например, М. Дрюона и В. Пикуля несла в себе просветительскую функцию, читать это было не только интересно, но и поучительно. Однако в постсоветский период на книжный рынок буквально хлынул мутный поток псевдонаучной, а то и откровенно бредовой макулатуры, и здесь впору озаботиться созданием отдельной психбольницы для авторов и почитателей всего этого ядовитого продукта, в том числе небезызвестных господ Фоменко, Носовского, Чудинова, Панасенкова, Голденкова, Бушуева, Кеслера и других. В этом же ряду почётное место занял и господин Чхартишвили. Его «История государства Российского» уже довольно точно оценена многими историками, причём, заметим, разных политических воззрений, в том числе И.Н. Данилевским и К.А. Жуковым. При этом все они в один голос говорят о наличии в ней множества фактических ошибок, отмечают архаичную методологию, предельную узость источниковой базы, в том числе летописной, крайне слабое знание историографии, т.е. сотен выдающихся работ известных историков-медиевистов, построение сюжетного повествования по законам беллетристики и т.д. В качестве примера можно указать на то, что «Повесть временных лет», которую г-н Чхартишвили обильно цитирует на страницах своей книги, далеко не единственный источник по истории Древней Руси, а проблема этногенеза славян, в том числе поиска их исторической прародины, не исчерпывается Дунайской теорией. Об этом знает любой студент-первокурсник истфака, который знаком с работами Б.А. Рыбакова, А.Г. Кузьмина, В.В. Седова, П.Н. Третьякова, О.Н. Трубачёва и многих других выдающихся учёных. Иными словами, как выразился один мой именитый коллега, сочинение г-на Чхартишвили это «весьма посредственное произведение, рассчитанное на людей, которые не имеют нормального гуманитарного образования».

– В эти дни исполняется 200 лет со дня рождения историка Николая Костомарова. Насколько актуальна сегодня эта фигура, его труды, взгляды, концепции?

– На мой взгляд, роль Николая Михайловича Костомарова в нашей историографии крайне неоднозначна. С одной стороны, он считается крупнейшим дореволюционным историком, перу которого принадлежали многие известные работы, в том числе знаменитое сочинение «Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей». С другой стороны, именно он стал родоначальником пресловутой теории «двух русских народностей», что сыграло катастрофическую роль в истории нашего Отечества. В этом отношении очень показательна одна из центральных работ Н.И. Костомарова – «Мазепа» (1882), ставшая кульминационным пунктом в обосновании им всей политической доктрины «украинской самостийности», доказательством существования отдельного «украинского народа», не имеющего ничего общего с русским народом, и т.д. Именно этот русофобский фолиант стал достойным венцом всей его академической карьеры. Он сосредоточил все свои усилия на украинизации малороссийской истории и для достижения поставленной цели не брезговал любыми средствами, в том числе прямым подлогом источников. Хотя ничего удивительного в этом нет, поскольку хорошо известно, что в младые годы именно Николай Костомаров был создателем печально знаменитого Кирилло-Мефодиевского братства (1846–1847), а по сути, политической масонской ложи, где окопались первые малороссийские сепаратисты, в том числе Пантелеймон Кулиш и Тарас Шевченко. Он же был и автором устава этого общества, известного под названием «Книга бытия украинского народа»… Заметьте, украинского…

историк Евгений Спицын

Статья написана для «Литературной Газеты» и опубликавана в № 44 (6807) 17.05.2017