ПРОФЕССОР В КРУГУ ПРОБЛЕМ

Аполлон Кузьмин был одним из самых плодовитых историков своего времени. Почти тридцать лет профессор Кузьмин служил науке на истфаке МГПИ имени В.И. Ленина.

Там в 1970–1980-х годах работали многие выдающиеся советские историки, чьи имена давно и прочно вписаны золотыми буквами в отечественную историографию, — доктора исторических наук, профессора Николай Павленко, Владимир Кобрин, Виктор Тюкавкин, Геннадий Кошеленко, Юрий Писарев и многие другие. Но  среди этого созвездия выдающихся историков особо выделялся Аполлон Кузьмин (1928–2004) — настоящая легенда нашего истфака, о котором его маститый коллега профессор Павленко, совсем недавно справивший свой уникальный 100-летний юбилей и всегда довольно скептически оценивавший «научные» способности многих своих даже очень и очень маститых коллег, говорил так: «Да, Аполлоша — это голова».

Моё знакомство с профессором А.Г. Кузьминым произошло на самой первой, вводной лекции для студентов-первокурсников, которая прошла ещё в старом и любимом всеми здании истфака на Кубинке 1 сентября 1986 года. Хорошо помню свои впечатления от первого знакомства с этим удивительным человеком, который сыграл определяющую роль в жизни многих своих воспитанников: выше среднего роста, плотного телосложения, но совсем неполный, с большим открытым лбом и густой, уже хорошо убелённой сединой шевелюрой, в «тяжёлых» роговых очках, через которые были прекрасно видны удивительно умные, проницательные глаза…

Говорил он медленно, как бы размышляя вслух, и также, медленно расхаживая вокруг кафедры, держал свои большие кисти рук в виде уютного «домика». На всю жизнь запомнил его тогдашние слова, которые в прямом смысле перевернули весьма известный постулат:

«Между двумя разными точками зрения лежит не истина, а проблема»…

А потом целый год раз в неделю мы ходили на сеансы «магии» великого мыслителя и историка, изменившие все наши юношеские представления об истории как науке. Большинство из нас наивно полагало, что раз мы прошли горнило испытания вступительных экзаменов и победили в конкурсе в 10 человек на место, то мы уж точно знаем всё и вся…

Конечно, многое тогда казалось необычным и просто непонятным, разгром стереотипов наших юношеских исторических «познаний» оказался полным и безоговорочным. Неслучайно уже на 3-м курсе, уразумев первые тайны «Клио», я вместе с первокурсниками вновь ходил на лекции великого учителя, познавая то, что так и не сумел понять на 1-м курсе.

Кстати, незадолго до своей смерти Аполлон Григорьевич, к счастью, успел опубликовать свои лекции в виде прекрасного, в полном смысле новаторского двухтомного вузовского учебника «История России с древнейших времён до 1618 года» (2003), который давно стал библиографической редкостью.

Надо сказать, что перу профессора А.Г. Кузьмина принадлежит более 300 научных и публицистических работ, среди которых есть целое созвездие выдающихся, в том числе такие монографии, как «Рязанское летописание» (1965), «Русские летописи как источник по истории Древней Руси» (1969), «Начальные этапы древнерусского летописания» (1977), «Падение Перуна: становление христианства на Руси» (1988), «Начало Руси: тайны рождения русского народа» (2003), и  другие. Жаль, что многие книги Аполлона Григорьевича десятилетиями не переиздаются. А ведь нисколько не устарели!

Более того, профессор А.Г. Кузьмин не просто был проницательным историком и превосходным лектором. Он по примеру своего великого учителя академика Михаила Тихомирова создал замечательную научную школу, видными представителями которой являются доктора и кандидаты исторических наук, профессора Вячеслав Фомин, Алексей Лубков, Сергей Перевезенцев, Всеволод Меркулов, Герман Артамонов, Елена Галкина и многие другие современные учёные.

Научное и идейное наследие Аполлона Григорьевича Кузьмина настолько велико и обширно, что в одной статье, конечно, невозможно рассказать обо всём. Но ряд его новаторских открытий, безусловно, заслуживает отдельного упоминания.

1) Ему удалось кардинальным образом переосмыслить и пересмотреть истоки внутренней организации восточнославянских племенных союзов, которые затем во многом определили и сам характер общественного строя всей русской государственности на протяжении многих веков. В частности, опираясь на детальный анализ разнообразных, в том числе письменных и археологических источников, профессор А.Г. Кузьмин пришёл к убедительному выводу о том, что подавляющее большинство советских и современных российских историков, находясь в «плену» известных положений Фридриха Энгельса о германской кровнородственной общине и её постепенной трансформации в соседскую территориальную общину или «общину-марку», неправомерно абсолютизировали этот хорошо известный исторический процесс и распространили положение о подобной стадиальности общины на все древнейшие народы, в том числе всех индоевропейцев.

Однако к моменту распада единого славянского этноса восточные славяне уже давно миновали стадию «дикости» и в отличие от тех же германцев или соседних степняков жили в рамках соседской (территориальной) общины, основу которой составляла малая семья. Этот принципиально иной взгляд на славянскую общину подтверждается целым рядом вполне достоверных исторических фактов, которые подметил именно профессор А.Г. Кузьмин. Речь, в частности, идёт:

а) о существовании в составе восточнославянского этноса как минимум двух антропологических типов,

б) об отсутствии у них так называемых патронимий и малом размере жилищ в 15–25 кв.м во всех известных и точно установленных славянских археологических культурах,

в) о длительном отсутствии родовых славянских генеалогий, характерных, скажем, для тех же германцев, довольно продолжительное время живших в кровнородственной общине,

г) о многожёнстве славян в дохристианскую эпоху и т.д. Именно эта территориальная славянская, а позже русская община и позволила нашим далёким предкам мирно инкорпорировать в состав Русского государства сотни народов и племён и создать огромную «империю» в 1/6 часть суши, не уничтожив (!!!) даже самого малого народа, численность которого едва ли достигала нескольких десятков человек.

2) Находясь в первых рядах немногочисленных, но истинных советских, а затем российских антинорманистов, профессор А.Г. Кузьмин и его ученики, которых он нацеливал непосредственно на изучение самых трудных и нерешённых вопросов, пришли к целому ряду выдающихся новаторских открытий. В частности, он, исследуя проблемы происхождения термина «Русь» и этнической природы варягов, совершенно верно подчеркнул, что откровенно политизированная и во многом надуманная «норманнская» проблема затмила собой куда более важные и перспективные  — «русскую» и «варяжскую», дающие истинный ключ к разгадке многих тайн истории Древней Руси.

Именно он впервые пометил тот поразительный факт, что в самой «Повести временных лет» («ПВЛ») были детально описаны обычаи полян в сопоставлении с другими славянскими племенами, где весьма точно отразились разные истоки этих племенных образований. Причём эти различия касались практически всех этнообразующих признаков. Например, у полян имелась большая семья с характерной для неё иерархией «старших» и «младших» членов, а все соседние славянские племена — северяне, древляне, кривичи и другие — жили малыми семьями в небольших полуземлянках.

У полян был моногамный и покупной брак, а у соседних славян брака в смысле традиционной коммерческой сделки ещё не существовало, и молодые на традиционных «игрищах между сёлами» договаривались сами между собой о заключении брака. При этом у всех славян допускалось многожёнство, чего не было у полян. Не менее значимы оказались различия и в способах погребения полян и славян. У всех славянских племён присутствовало трупосожжение, а у полян — трупоположение, и могильники этого типа были открыты как в самом Киеве, так и в прилегающих к нему районах. Разные способы погребений означали и разную систему верований, и разное представление о загробном мире, и разные представления о мироздании в целом. Самое примечательное заключалось в том, что ближайшие аналогии специфическим обычаям полян находились на территории Моравии и Баварии, откуда, вероятнее всего, они как раз и пришли в Среднее Поднепровье.

Опираясь на свои открытия, сам А.Г. Кузьмин и его ученики (В.В. Фомин, Е.С. Галкина) считали, что истоки термина «Русь» следует искать среди различных этнических «русов», живших как минимум на территории Балтийской, Приднепровской, Подонской, Дунайской и Черноморской Руси. При этом к моменту возникновения Древнерусского государства эти русы были уже давно славянизированы, хотя изначально:

а) поляне-русь являлись потомками северных иллирийцев, живших на Среднем Дунае, на территории Норика-Ругиланда;

б) варяги-русь — одним из кельтских племён, обитавшим на южном побережье Балтийского (Варяжского) моря и близлежащих островах (Рюген);

в) аланы-русь — потомками ираноязычных роксолан, которые выступали носителями знаменитой салтово-маяцкой археологической культуры.

К концу IX века именно из представителей этих трёх ветвей славянизированных русов и сформировался так называемый род русский, составивший затем правящую элиту Древнерусского государства.

Кстати, последний вывод о существовании отдельной ветви аланов-русов во многом дал ключ к пониманию давней неразгаданной проблемы Русского каганата, известного по знаменитым Бертинским анналам (839) и многим арабским и персидским источникам. Дело в том, что с конца 1950-х годов, когда началось активное изучение археологических памятников салтово-маяцкой культуры, ряд тогдашних археологов, прежде всего Михаил Артамонов и Светлана Плетнёва, априори отнёс её ко всему Хазарскому каганату, искусственно расширив территорию этого государства до огромных размеров.

Хотя в рамках этой археологической культуры чётко обозначились два локальных варианта: лесостепной, который в антропологическом плане был представлен долихокефальным населением, и степной с брахикефальным населением, в свою очередь, также состоящий из нескольких территориальных вариантов. Уже тогда ряд видных советских археологов, в частности, Иван Ляпушкин и Дмитрий Березовец, поставил под веское сомнение многие выводы своих московских коллег и заявил, что лесостепной вариант салтово-маяцкой археологической культуры принадлежал аланскому населению Подонья, которое никогда не входило в состав Хазарского каганата. Вскоре эти вполне разумные выводы активно поддержал Аполлон Кузьмин, а в настоящее время эта перспективная гипотеза получила своё дальнейшее развитие в трудах его ученицы — доктора исторических наук, профессора Е.С. Галкиной, вполне правомерно отождествляющей донской аланский вариант салтово-маяцкой культуры с центральной частью Русского каганата, погибшего в середине IX века под ударами венгров и хазар.

3) Будучи выдающимся летописеведом, прошедшим знаменитую школу своего учителя академика М.Н. Тихомирова, который в недрах Академии наук СССР воссоздал издание Полного собрания русских летописей (ПСРЛ), и подготовившим обе диссертации по истории древнерусского летописания, сделал ряд выдающихся и принципиально важных открытий, связанных с этой проблематикой. В частности, в отличие от подавляющего большинства своих коллег, в том числе таких авторитетов, как академики Михаил Тихомиров, Борис Рыбаков, Лев Черепнин и Дмитрий Лихачёв, он отринул знаменитую схему академика Алексея Шахматова о «едином летописном древе» «ПВЛ» и пришёл к ряду важных заключений о том, что:

— Единого летописного древа в Древней Руси не существовало, и разные древнерусские летописи представляли собой некий обобщённый свод разнохарактерных и разновременных, нередко противоречащих друг другу, более древних летописных и внелетописных материалов.

— Практически все древние летописцы не признавали «авторского права» своих предшественников, поэтому довольно часто редактировали предыдущий текст, не обращая особого внимания на неизбежно возникавшие противоречия.

— Центрами древнерусского летописания были не только такие крупные города, как Киев, Новгород, Чернигов, Смоленск или Ростов, но и разные монастыри и храмы, в частности, Киево-Печерский, Выдубицкий и Юрьевский, Десятинная церковь в Киеве и т.д., где изначально существовали разные летописные традиции.

— Вероятнее всего, первые летописи, созданные в Х веке, не имели абсолютных дат и счёт лет шёл по годам правления того или иного князя. Абсолютные даты в русских летописных сводах появились лишь в XI веке. При этом немаловажным обстоятельством являлось следующее: все древнерусские летописцы, отражая летописные традиции разных монастырей и соборов, что, очевидно, было связано с разными истоками самого русского христианства, при написании своих нетленных трудов пользовались ранними византийскими и европейскими хрониками, которые ориентировались на разные космические эры (хронологию от сотворения мира до Рождества Христова), принятые в тогдашнем православном мире, — антиохийскую (5500 лет), старовизантийскую (5504 лет), константинопольскую (5508 лет), болгарскую (5511 лет) и другие. При этом средневековый русский летописец, впервые введший хронологическую сетку в часть недатированных текстов «Повести временных лет», уже ориентировался исключительно на константинопольскую хронологию, поскольку в тот момент в Русской православной церкви окончательно восторжествовала византийская ортодоксия, а Москва стала главным суверенным центром мирового православия. Именно это фундаментальное открытие смогло объяснить нестыковки ранней хронологии в «Повести временных лет», которые странным образом не совпадали с датировкой многих событий, отражённых в известных византийских и европейских хрониках.

4) Профессор Кузьмин сделал поистине «революционные» открытия в изучении истории первоначального Крещения Руси и верно указал, что решение этой проблемы лежит совершенно в иной плоскости. Здесь необходимо понять, почему у древнерусских летописцев существует такая странная разноголосица мнений относительно этого события. Сам Кузьмин предлагал искать ответ на этот вопрос в том, что изначально на Руси существовали разные христианские общины, исповедовавшие разные христианские вероучения, в центре которых лежал давний христологический спор о символе веры (фелиокве), то есть взаимоотношения трёх ипостасей Святой Троицы: Бога Отца, Бога Сына и Бога Святого Духа.

В частности, он заострил особое внимание на том, что в знаменитой «Корсунской легенде», содержащейся в «ПВЛ», отражён еретический арианский символ веры о том, что Бог Сын лишь подобен Богу Отцу и Богу Святому Духу. Это полностью противоречило каноническому никейскому символу веры о том, Бог Сын единосущ с Богом Отцом и Богом Святым Духом. В связи с этим обстоятельством профессор Кузьмин высказал ряд поистине новаторских идей:

— Изначально довольно сильные позиции в русском христианстве занимали традиции неканонической арианской, в том числе ирландской церкви, привнесённые на Русь из Великой Моравии местными христианами, которые ещё в 930-х годах вынуждены были бежать от германских миссионеров, агрессивно насаждавших там каноническое (римское) вероучение. При этом организационная структура ирландской церкви в виде отдельных и самостоятельных христианских общин во главе с выборными пресвитерами, где отсутствовала традиционная для всех остальных церквей иерархия священнослужителей, органично накладывалась на традиции самой славянской соседской общины, построенной по такому же принципу самоуправления и выборности.

— Как известно, в Великой Моравии и в Крыму, где существовали большие общины разных русов, в 860-х годах вели свою миссионерскую деятельность два великих славянских просветителя — знаменитые солунские братья Кирилл (827–869) и Мефодий (815–885). Именно там, ознакомившись с какими-то «русскими письменами», они создали две славянские азбуки — глаголицу и кириллицу, на которых будут написаны первые рукописные книги, содержавшие в том числе и арианский символ веры. Неслучайно в 1060 году, уже после разделения христианской церкви на православную и католическую, тогдашний римский папа Николай II в своей специальной булле, адресованной Церковному собору в Сплите, называл одного из солунских братьев — Мефодия — еретиком.

— Непосредственно из Корсуни, которая всегда находилась в религиозной оппозиции к своей далёкой митрополии, Владимир вывез на Русь весь тамошний церковный клир во главе с «попом» Анастасом, церковную утварь, иконы и книги, а также мощи Святого Климента. В честь культа этого святого и культа Богородицы, а не культа святой Софии, распространённого в самой Византии, в Киеве будет воздвигнута знаменитая Десятинная церковь, настоятель которой Анастас Корсунянин и станет негласным главой всей русской христианской церкви вплоть до смерти Владимира и гибели Святополка, после чего отъедет в Польшу, где ещё сохранились арианские общины.

— Византийская христианская ортодоксия проникнет на Русь лишь при Ярославе Мудром, при котором в рамках Константинопольского патриархата будет создана отдельная Русская митрополия и в Киев приедет первый русский митрополит — грек Феопемпт, а в самом Киеве, Новгороде и Полоцке в честь византийского культа святой Софии возведут помпезные софийские соборы. Тогда же греческий митрополит произведёт довольно странный обряд нового освящения Десятинной церкви. При этом попытки ряда современных авторов (Анджей Поппэ, Ярослав Щапов, Алексей Карпов) отыскать первых русских митрополитов, посланных из Константинопольского патриархата раньше 1037–1039 годов, не кажутся нам убедительными, тем более что ряд сторонников этой гипотезы (А. Карпов) сам признаёт, что «при князе Владимире роль митрополитов и других церковных иерархов была крайне незначительной».

— Даже после утверждения византийской ортодоксии весь период существования Древней Руси в самой великокняжеской семье уживались представители разных христианских общин, о чём красноречиво свидетельствует такой показательный факт: в Десятинной церкви будут похоронены Владимир Святославич (1015), Изяслав Ярославич (1078) и Ростислав Мстиславич (1093), а в Софийском соборе — Ярослав Мудрый (1054), Всеволод Ярославич (1093) и Владимир Мономах (1125). При этом великого князя Владимира Святого в отличие от его убиенных сыновей Бориса и Глеба Русская православная церковь канонизирует только после монгольского нашествия, и то не как святителя Руси, а в общей когорте других русских князей — как защитника земли Русской.

— Сам процесс Крещения Руси занял несколько десятилетий и иногда сопровождался большой кровью, как, например, в Новгороде (990) и Суздале (1024). Но именно Древняя Русь выступила главной хранительницей кирилло-мефодиевской традиции, основанной на принципах общинного самоуправления и двоеверия, что станет затем основой всего русского православия, органично соединившего в себе и догматы христианского вероучения, и древнейшие традиции славяно-русского язычества. Неслучайно многие проницательные исследователи подчёркивали особо светлый и оптимистический характер древнерусского христианства, не знавшего ни крайностей религиозного аскетизма и мистицизма, ни воинственного настроя по отношению к инаковерующим. Кроме того, русское православие никогда не знало и военно-рыцарских орденов, «мечом и крестом» обращавших язычников в истинную веру, а первые инквизиторские костры, которыми Рим веками разогревал всю католическую Европу, появятся на Руси лишь на рубеже XV–XVI веков, причём не без влияния того же Рима. Римские прелаты сопровождали Зою-Софью Палеолог в жёны овдовевшему великому Московскому князю Ивану III.

5) Наконец, весьма серьёзной представляется вполне удачная и крайне важная попытка профессора А.Г. Кузьмина поставить в центр внимания изучения всей русской истории старую славянофильскую доктрину о взаимодействии «Земли» и «Власти», то есть историю многовековых взаимоотношений «реального» и «мнимого» государств. Причём в отличие от всех своих предшественников профессор А.Г. Кузьмин не просто возродил старую концепцию. Он наполнил её конкретным историческим содержанием, которым буквально «кишат» многие летописные источники Древней и Средневековой Руси, где постоянно  идёт речь о противостоянии и взаимодействии княжеской власти и вечевых институтов не только домонгольской, но и постмонгольской Руси.

Профессор А.Г. Кузьмин, конечно, был известен и как выдающийся историк и блестящий педагог, и как страстный патриот и публицист, которые многие годы выступал одним из духовных вождей «русской партии» в смутные времена «горбачёвской перестройки» и «ельцинского лихолетья». Его многочисленные статьи и выступления, посвящённые многим важным аспектам истории и современности России, в том числе предельно аргументированным разоблачениям антинаучных построений «евразийцев» и «новохронологов», неоднократно печатались на страницах журналов «Наш современник» и «Москва», выходили в виде отдельных брошюр и т.д. А своеобразным венцом его публицистической деятельности стал знаменитый сборник «Мародеры на дорогах истории» (2004), изданный его учениками вскоре после смерти своего великого УЧИТЕЛЯ, МЫСЛИТЕЛЯ, УЧЁНОГО И ГРАЖДАНИНА.

историк Евгений Спицын

Статья написана для «журнал ИСТОРИК» и опубликавана 26.02.2016